Выхожу из душа, пренебрегши мытьем головы, равно как и макияжем: детишкам моим плевать на мой внешний вид, а вот директрисе опоздания очень не нравятся. Так не нравятся, что она орет на нас благим матом даже за минутную задержку – не ценит то, что мы итак трудимся за три копейки, и уверяет, что за порогом «сотни желающих занять ваши места, нерадивые идиоты».

- Я тебя провожу, заодно погоняешь меня по каким-нибудь умным вопросам, - Иван ждет в коридоре, не соизволив убраться.

Решаю не спорить, и быстро переодеваюсь: юбка-карандаш, кремовая блузка, и удобные кеды. Беру свои деловые туфли – подделку на Лабутены, и покидаю негостеприимное жилище. А все Борис: сидит за кухонным столом с таким кислым лицом, и трагично поедает курабье – он все умеет делать трагично.

Тоже талант.

- Квадратный корень из ста?

- Десять, - не очень уверенно отвечает Иван. – Правильно?

- Правильно, - улыбаюсь я, радуясь правильному ответу – привыкла я слышать разные глупости от учеников. – А двенадцать, помноженное на двенадцать?

- Сто сорок четыре, - моментально дает ответ мой великовозрастной ученик.

- А это значит…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Что квадратный корень из ста сорока четырех – двенадцать, - договаривает Ваня. – Логика ясна.

Молодец, схватывает быстро. Считает тоже! А я ведь специально затеяла урок математики на ходу, чтобы позлить Ивана – мало кто способен на такое.

- Так, перейдем к степеням. Сейчас объясню, что это… ой, подожди секундочку, прости, - достаю телефон из сумочки, который вибрирует зловеще, и ахаю: - Ой, мамочки!

- Где?

- Вот где, - поворачиваю дисплей к Ване. – Мама звонит, а она по утрам меня не трогает обычно. А это значит, что Борис успел нажаловаться ей!

ГЛАВА 19

Раздумываю секунду, а затем блокирую телефон. Может, больше не будет звонить?

- Трусиха, - слышу смешок Ивана.

- Да что б ты понимал!

Маменька моя, если разобраться, настоящее чудовище. Нет, я бесконечно люблю ее… или же у меня стокгольмский синдром? Психолог бы разобрался, а я ни разу не психолог, хотя в педагогическом нас и обучали основам детской психологии.

Начать с того, что родила меня Варвара Петровна так поздно, что сие можно считать медицинским чудом – все думали, что «горшочек давно не варит». Уж не знаю, зачем ей понадобилась еще одна дочь, но бабушка говорила, что родилась я с одной и единственной целью – одного ребенка иметь было неприлично. Либо совсем не рожай, либо хоть двоих.

А когда мне исполнилось двенадцать лет, и я уже была наслышана про климакс, маменька решила ввергнуть в шок славную общественность нашего городишки еще раз, произведя на свет мою младшую сестру.

- Роды, Василиса, омолаживают организм, - с умным видом заметила тогда мама на мой вопрос: зачем ей понадобился противный, пищащий младенец. – Дитя, конечно, и поглощает немало, но при должном питании и физической выносливости такой выброс гормонов, как при беременности и родах сбрасывает десяток лет!

И, глядя на семидесятилетнюю маму, выглядящую от силы лет на пятьдесят, я могу поверить в те ее наставления. Хотя, думается мне, родила она нас не за-ради омоложения, а чтобы всячески портить наши итак нелегкие девичьи судьбы.

- Так объясни мне, - врывается вездесущий Иван в мои тяжкие мысли, - что с твоей мамой не так? Моя тоже не подарок, но я не трясусь при ее упоминании, как надувная кукла у универмага.

Объяснить ему? Можно, только вряд ли поймет. Любые слова прозвучат обыденно, а чтобы прочувствовать весь размах, нужно быть знакомым с матушкой.

- Она… - начинаю я, и телефон снова звонит. Отключаю звук, и продолжаю: - сложный человек. Во-первых, мама до сих пор не оправилась от развала Союза, и лишь с помощью дедушки, который устроил скандал с мордобоем, меня назвали не какой-нибудь Даздрапермой. Хватит и старшей сестры, которую Владленой зовут.

- Хм, - Иван, как я и думала, не особо впечатляется. – Ну и что? Повернута твоя маман на нашем коммунистическом прошлом, и что? Бывает хуже.

- Не бывает, - хмуро перебиваю я. – Повернута – это ты мягко выразился. Я до семи лет была искренне уверена, что не в России живу, а в Советском Союзе! Лишь в школе узнала, что Союза больше нет! Но это, впрочем, мелочи. Просто чтобы ты понимал, какой мама человек.

- И какой она человек? Да ответь ты уже на звонок, - вздыхает Ваня, когда я снова достаю вибрирующий телефон.

Не стоял бы он рядом – перекрестилась бы, как обычно. Но сейчас приходится делать это мысленно.

- Да, мама, - отвечаю я, приняв вызов.

- Наконец-то! – грохочет матушкин голос, от которого я в молодом возрасте, того и гляди, инфаркт заработаю.

Включаю громкую связь, и оттаскиваю Ивана в переулок: пусть наслаждается! Не одной же мне страдать!

- Я на улице, не слышала вызовы…

- Возвращайся домой, Василиса! Я буду через пять минут!

- Но у меня работа: школа, уроки, - мямлю я, чуть побледнев.

- Я уже договорилась, - раздраженно бросает мама. – На два урока тебя подменит сама директриса. А сейчас домой, живо!

За сим матушка удалилась по-английски, то бишь просто бросила трубку.

- Ну Боря, ну скотина, - рычу я, разворачиваясь к дому. – Все, Иван, иди куда-нибудь подальше от эпицентра урагана по имени Варвара.

- Строгая она у тебя, - мужчина не обращает внимания на мои слова. – Знаешь, а ты ведь такая-же командирша, Василиса! И была бы твоя мама такой уж плохой – быть бы тебя затюканной и забитой, а не…

- Не стервой, - договариваю я за мужчину. – Ты не стесняйся, я уже привыкла! А насчет некоторых особенностей характера – это у нас семейная женская особенность. Как и долгая жизнь.

Из-за этих наших особенностей мужчин, имевших несчастье породниться с нами, очень жалеют. «Тот случай, когда долгая жизнь жены – отнюдь не преимущество, - говаривают добрые соседи. – Вот возьмешь такую в супруги – мало того, что всю жизнь испортит, так еще и переживет на поли века!»

- Серьезно? – веселится Иван, и я понимаю, что последние фразы произнесла не про себя.

- Настоящая женщина, Ванечка, просто обязана проесть плешь своему мужу, - елейно улыбаюсь я. – Иначе что это вообще за женщина?! А теперь иди, мне пора.

Около подъезда уже стоит глянцевая Волга моей мамы – настоящий раритет за который, кстати, ей предлагают бешеные деньги. Но для Варвары Петровны продать автомобиль – все-равно, что Родину продать.

Машу Ивану рукой, и вхожу в подъезд. Пока лифт везет меня наверх, представляю, как взбираюсь на Голгофу. Как на эшафет всхожу, на плаху – сейчас мама устроит мне китайскую пытку.

Нет бы, хоть раз в жизни, приехать с разносолами, как нормальные родительницы!

- Сюрприз, - встречает меня мерзавец-Иван около двери в мою квартиру. Он ничуть не запыхался от быстрого забега по лестнице, и я отмечаю это лишь краем глаза.

Хочу прогнать этого шутника, но Иван делает главную подлость в своей жизни – дергает ручку двери, которая оказывается открыта, и входит в прихожую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ГЛАВА 20

Бросаюсь вперед, и вцепляюсь в одежду гадкого эскортника – ну как же он меня достал!

- Ты очумел? Проваливай, ирод, - кричу я шепотом, и тяну Ивана к выходу.

- Василиса, ты? – доносится до нас зычный голос мамы, а затем…

Затем небеса разверзаются, и нас с подлым Иваном ослепляет сияние золотых волос Варвары Петровны. Или это нас ослепляют яростные вспышки гнева, плещущиеся в ее глазах?

Да какая разница, если у меня руки трясутся, как у запойной алкоголички?!

- Привет, мама. Это… этот дверью ошибся.

- Варвара Петровна? – незнакомым мне тоном здоровается Ваня: низким, вибрирующим голосом с сексуальной хрипотцой.

Развратник!