- Самохина, Кузнецова, на выход, - рявкает один из бравых ментов, и мы с подругой поднимаемся.

- Допрос?

- Не думаю, - отмахиваюсь от этого предположения. – О чем можно спрашивать девиц, на которых лишь белье надето?

Разве что о цене.

Почему-то я думала, что Иван освободился, и решил напоследок сделать хоть одно доброе дело – вытащить и нас. Но я ошиблась: либо он сам еще под арестом, либо ему плевать, но ждет нас моя матушка собственной царственной персоной.

- Значит, Вениамин не солгал, и не перепутал с пьяных глаз, - тихо и недобро произносит маменька, оглядывая нас с Оксаной. – И как же это получилось, дочь, что мне звонит наш сосед, утверждающий, что своими глазами видел, как тебя с подружкой сажают в полицейский пазик в образе ночной бабочки с трассы?

Я лишь вздыхаю. Что ответить на явно риторический вопрос?

Да и не до скандалов, сама бы свою дочь прибила, попади она в такую ситуацию. Сначала бы вытащила, а потом уже прибила.

- Это все твой любовник, да? – кипятится мама, и выкладывает перед нами старомодную одежду, как из сундука с приданым пятидесятилетней давности. – А я говорила тебе, Василиса! Променяла Бореньку на этого хама, и вот, пожалуйста – участок. Значит так, ты переезжаешь домой!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Но…

- Только попробуй возразить, - мама почти рычит, и я выбираю за благо не спорить. – В школу и со школы тебя будет отвозить отец. Или дед. Заодно проветрится пень старый, а то скоро плесенью покроется. И больше никаких шашней, с мужем будешь отношения налаживать, прощение вымаливать за неверность. Поняла?

Застегиваю пуговицы на длинном зеленом платье, в котором я, должно быть, выгляжу как кикимора. И киваю.

ГЛАВА 47

Едем, едем в соседнее село…

- Мам, это ошибка, - не выдерживаю я. – Мы случайно туда попали, по глупости.

Но мама молчит. Решила устроить мне свою излюбленную пытку сердитым молчанием. Пассивная агрессия – ее конек, как и активная, впрочем.

Боже, я и правда в нее пошла!

И ведь знаю, что специально игнорирует меня, чтобы наказать, но снова поддаюсь на манипуляции. Чувствую себя школьницей, у которой в сумке строгая мама сигареты нашла…

Тогда она также молчала.

Два дня.

- Оксана, надеюсь, ты сможешь объяснить своему мужу появление в чужой одежде? – строго интересуется родительница у притихшей на заднем сидении подруги. – Или он в курсе ваших похождений?

- Дима… не в курсе. Я смогу объяснить ему, - шепчет испуганная, и уставшая Оксана.

Матушку мою вполне заслуженно прозвали помесью Цербера и Медузы Горгоны. А детвора ее побаивалась, и не зря. Окси детство вспомнила, того и гляди заикаться начнет.

А мне с мамой жить!

Ну, по крайней мере, до конца недели. Иначе не простит.

Потом смогу сбежать… наверное.

- Я была о тебе лучшего мнения, - так мама прощается с Оксаной, остановившись у ее пятиэтажки.

- Простите, - пищит подруга, и выскакивает из маминого железного монстра. – Доброй ночи!

- Доброй, - уныло тяну я, поймав мамин сердитый взгляд. – Может, музыку включим?

Разумеется, она не отвечает.

Так, не поддавайся, Василиса!

Маму я люблю, но в такие моменты вполне искренне ненавижу. Всю жизнь манипулирует мной, вызывая чувство вины, а затем заставляет делать так, как она хочет.

А сейчас она хочет во что бы то ни стало помирить меня с никчемным дуралеем-Боренькой.

«Нет, спасибочки, - мысленно фыркаю я, и включаю «Лав радио», - не стану я переходить из рук в руки от одного козла к другому и обратно, как тетрадь отличницы по двоечникам. К Боре не вернусь, а этого мастера художественного свиста по имени Иван вообще игнорировать буду. Будто и нет его!»

Хм, а вдруг он не расстроится, что я его игнорирую?

Вдруг даже не заметит??

Или, того хуже, выдохнет с облегчением???

- … Василиса!

- Что? – подпрыгиваю я на сидении, вынырнув из своих ужасных мыслей.

Даже представлять мучительно, что мужчина, которого ты хочешь наказать, этим наказанием наслаждается, или вовсе не замечает.

- Выключи этот ужас. И запоминай: в участок ты попала по ошибке. Задержалась в школе, встретила ночью на улице одного из учеников, и потому была в той части города – провожала, - нравоучительно и холодно выговаривает родительница. – А когда шла домой, встретила подругу. Оксана встала около этого заведения, чтобы покурить, и вас задержали вместе со всеми. По ошибке. Это – история для всех, особенно для Боречки.

Угу. По ошибке задержали около стрипклуба.

А ученика я провожала, видимо, в одном белье. Такое вот тайное увлечение учительницы средней школы.

- Странная история, но ладно. Так и буду говорить.

- Придумай получше, - огрызается мама, сворачивая в наш поселок. – Бесстыдница! Связалась с этим хамом! Так и знала, что ты из-за него нас опозоришь!

- Да Иван-то здесь каким боком? – сама не знаю зачем, выгораживаю его. – Мама, между прочим, Иван – сын твоей подруги! Почему ты так относишься к нему?

Она хмурится, поджимает губы, и сигналит сумасшедшему пастуху, зачем-то выведшему в такое время стадо овец на проселочную дорогу.

А мне страшно.

Страшно находиться в одной машине со злющей, как Торквемада, маменькой. Еще и антураж как в американских фильмах ужасов: дорогу освещают лишь фары, а из людей лишь придурочный пастух.

- Мам?

- Он бабник. Шлялся по девкам, пока здесь жил, - наконец, говорит она. – Я все делала, чтобы вы не пересеклись. Потому с Аникиной Наташей и запрещала общаться, они в одной компании были. И на плаванье тоже поэтому не отпустила. С половиной города переспал паршивец. Когда уехал, многие матери с облегчением вздохнули, а сейчас вернулся вот. И сразу к тебе.

Да. Сразу.

Ко мне.

Гад такой!

Я так и знала! Негодяй и бабник!

Общественный мужчина, повидавший больше женщин, чем общественная же баня. Ну Иван…

- У нас все кончено, можешь не переживать, - говорю сухо, но горечь, все же, пробивается. – Только к Борису я не вернусь.

- Ты уже к нему возвращаешься.

Мама останавливает машину возле нашего дома…

где нас уже ждут.

- Васечка, - муженек встречает меня у входной двери. – Как же так? Ужас!

Ужас, да.

Кромешный.

- Я тебе чай разогрел, - хвастается Боречка, и расправляет плечи, воодушевленный маминым поощрительным взглядом. – Только он остыл, ты уж подогрей его… и мне налей. Посидим вместе.

- Я спать хочу, - невежливо буркаю я, и отпрыгиваю от мамы, которая уже готовится дать мне подзатыльник.

И чего она так к Борьке прикипела? Вроде папу любит, хоть он тихий, смирившийся с жуткой жизнью, мужик.

Для меня всегда были загадкой их отношения, ведь и папа без памяти обожает маму. Хотя ему, чтобы поддерживать эту любовь, иногда требуется уйти в лес на пару дней.

Видимо, чтобы не стать женоубийцей.

- Спать? Пойдем, - Борис тянет меня за руку в… мою же спальню.

И я понимаю: спать придется вдвоем. На маленькой кровати, на которой не получится отодвинуться от муженька. И на пол спихнуть его не получится – такой крик поднимет, что сразу прибежит мама, и устроит мне ночь в Каире.

- Вот, я ничего не менял, - муж хозяйским взглядом оглядывает мою комнату, и таким же хозяйским взглядом – меня. – Располагайся.

Какая щедрость!

Поселился у моей мамы в моей комнате, куда великодушно впустил меня. Спать на моей же кровати.

Мечта, а не мужик.

Подарки, впрочем, он мне дарил, купленные на мои деньги.

- Я в душ, - вырываю ладонь из его руки, достаю в старом шифоньере полотенце, и выхожу из комнаты.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Спать придется ложиться с ним. После этого безумного дня я не выдержу ночь на полу.

А завтра я что-нибудь придумаю.